Я и семеро студентов беседуем с Эрихом в университете. Составляем четыре стола, вокруг которых садимся. Четыре стола и четыре евангелиста – неужто символ? Священнику предложили преподавательский стул, но он расположился как все.
Он покинул Баварию, чтобы жить в России, хотя на родине имел успех. Известное «фатимское чудо» (сопровождалось, утверждают католики, предсказанием о трагедии России в XX веке) однажды повергло его в раздумья: «За Россию нужно молиться, она ждет делателей». И вот он вглуби Прикамья.
Гость молвил о чуде – я всмотрелся в его черты… И вдруг вспомнил о войне, и душераздирающее «Feuer, feuer!..» («Пли, пли!..») представилось во всей полноте… Нет, не только «фатимское чудо», но и чувство вины за предков – возможно, неосознанное – привело его в Россию.
В Березниках, где он поселился, никогда не было католического храма, а ныне вырос его трудами. При храме устроили социальные службы – «Оазис мира». «Католики – гости в России», – говорит Эрих. И гости приносят дары. Для беспризорных мальчишек он купил поочередно четыре квартиры. В одной жил с привеченными несколько месяцев. Они поначалу – форменная шпана. Речь – мат на мате, отношения выясняли кулаком и ножом. Утром на полу виднелась кровь. От беды не был застрахован и пастырь, живя, как библейский Даниил, – во рву с львами. «Как вы смогли?» – спрашиваю его. «Поддерживала молитва, – был ответ. – Посреди ночи вставал на колени, шепча «Vater unser» («Отче наш» по-немецки) и молитву Святой Деве из Розария (католического богослужения)… Бог их любит», – не сомневался Эрих.
Облагодетельствованная молодежь стала выправляться, и Эриха заменил член общины – началась жизнь приемной семьи. А он по-прежнему весь в работе: организует реабилитацию наркоманов, устраивает новые приемные семьи.
Мгновения нашей беседы как бы составили ожерелье. «Мы видим зарю нового времени, – проповедовал Эрих. – Личность раскрывается через любовь…» А в сумке его, в сторонке, звонил забытый телефон – звучала фонограмма колокольного звона. «По ком звонит колокол?» – вспомнилось мне. Есть «время жить и время умирать», писал Ремарк. Жить, чтобы не умереть для вечности, – так это понял Эрих.